Field 'nick' doesn't have a default value

Свадебный подарок судьбы

Осень уже балансировала на грани между утренним мороком и вечерними «белыми мухами», как вдруг меня окликнули в уличной толчее. Ба! Вот так встреча! Старый приятель Владислав Тимофеевич Серков, с которым не виделись добрый десяток лет, собственной персоной. Это он, работая тренером в спортивной школе Тобольска, воспитал первого в Тюменской области мастера спорта по гимнастике – Светлану Берн. А позже, в семидесятые годы, возродив в родной Тюмени акробатику, выпестовал более двадцати мастеров! Первой в той шеренге была Нина Козлова. Впрочем, всё это – факты общеизвестные. Но мало кто знает о том, что Серков пустился однажды на «неподъёмной бандуре» по имени «Вятка» в романтическое путешествие к Чёрному морю. Да не один, а с молодой женой, причём, в медовый месяц.
Грех было не воспользоваться ниспосланной мне свыше встречей, и не превратить её в вечер воспоминаний за чашкой чая. Предложенный вашему вниманию рассказ Владислава Тимофеевича о той авантюре многолетней давности хочу предварить своим письмом «в тему», которое так и не отправил в свою любимую «Комсомольскую правду».

Неотправленное письмо

«Уважаемая редакция!   Пишу вам по поводу комментария Ярославы Таньковой к статье Сергея Маслова „Ударим мотороллером по пробкам и бездорожью“. Автор допустила несуразицу в своих суждениях о нашем первом мотороллере „Вятке“. Мол, канувшая в лету, не оправдавшая надежд неподъёмная бандура, размером превосходящая мотоцикл… Вопиющая некомпетентность! Как бывший обладатель и ценитель „Вятки“, смею заметить, что она была весьма лёгким малогабаритным движущимся средством, развивала скорость, деловито повизгивая, до 70 километров в час, бодро тянула в гору даже двоих. Её изюминка — отсутствие аккумулятора, цепной передачи. Заднее колесо с мотором составляли одно целое.   О, это была удивительная машина! В багажнике помещалось целое ведро картошки, на крючке под рулём можно было подвесить хозяйственную сумку, да поставить перед собой „на попа“ чемодан с вещами, придерживая его коленями. Под фарой, к тому же, навешивался дополнительный никелированный багажник. Не надо путать „Вятку“ с отечественным мотороллером „Тулой“, действительно „неподъёмной бандурой“, похожей на утюг, к тому же слабосильной, но давшей нашим конструкторам задел для последующих модификаций в виде „Туристов“ и „Тулиц“, у которых и силёнок побольше, и дизайн посмелее.   А „Вятка“ канула в лету, как объясняли тогда, совсем по другой причине. Поскольку мы до винтика скопировали её у итальянцев, те предъявили претензии. Наши отступили. Пришлось в конструкции оперативно убирать новшества, снова возвращаться к цепной передаче и аккумулятору. Назвали детище „Электроном“. Но это уже было не то. Типичное не то».

Тест на механика сдал!

 — Моя «Вятка» была всепогодной, всесезонной. Зимой я надевал на переднее колесо самодельную цепь, чтобы не скользить на нашем знаменитом тягуне, что между Кремлём и памятником Ермаку. Однажды выхожу из школы по своим делам, думаю: «Сейчас оглянусь, а мотороллера под окном нет». Оглянулся, и глазам не верю — точно, как испарился. Кто-то увёл. Милиция искала — не нашла. Вора вычислил я сам. Им оказался бывший мой ученик.

Как купил новую «Вятку», да наездил на ней тысяч пять км — женился. Мне — тридцать один, жене, воспитательнице детского сада — двадцать. Едва начался медовый месяц, моя молоденькая Нина загорелась идеей совершить на нашем мотороллере свадебное путешествие в Крым, к своему брату Юрию (тот служил близ Бахчисарая в погранавиации штурманом вертолёта). И ведь уговорила меня на эту авантюру. Правда, путешествие чуть было не сорвалось — наш двухколёсный друг зачихал, закашлял, не желая заводиться. Я засомневался: стоит ли огород городить? Может, разумнее было бы провести отпуск в Тюмени в родительском доме, откуда уехал в Тобольск по распределению после окончания Омского института физкультуры? День проходит, другой… На четвёртый столкнулся с Володей Ивановым, старым школьным товарищем, работавшим фотокорреспондентом газеты «Тюменский комсомолец». «Всё ещё не уехали? — удивляется. — А я уже протрубил о вас. Фото в газете видел? Нет, старик, негоже подводить прессу. Давай! Жми!»

Делать нечего. Как говорится, назвался груздем… Пробую ещё раз с подчисткой, где надо — с подкруткой. Мотор заводится и работает, как часы. Произносим с женой гагаринское: «Поехали!» И открываем неторопливый счёт бивуачным кострам и ночёвкам в палатке. Август. Теплынь. Поехали налегке: я в босопятках, жена в курточке… Взяли палатку, спальный мешок. На крючок под рулём подвесили сумку с кухонной утварью. Минули Свердловск, где приобрели таганок. Потом была Пермь. После пятой ночёвки — Ижевск, на шестые сутки — Елабуга, где окончила жизнь гонимая поэтесса Цветаева. В тот же день должны были въехать в столицу Татарстана (там мы, помнится, удачно купили прицепной багажник с откидывающейся платформой). Уже позади переправы через Каму и Вятку. Впереди — Волга. Но под самой Казанью наш «Конёк-Горбунок» окончательно выдохся, так что на подъёме, спешиваясь, уже толкали его сами. А стоило подхлестнуть оборотами, отвечал густым дымным выхлопом и отчаянной стрельбой из глушителя. У посёлка дорожников разбираю мотор. Так и есть: стёрлись поршневые кольца. Благо, имелся комплект запасных. Пытаюсь вставить одно — не получается: кольцо под нажимом ломается. Подбегаю к маячившему на дороге гаишнику, и получаю простейший совет: обломком прочистить канавку. Вот, балда! Как сам не догадался? Прочищаю. Входит легко. Но на одном теперь не уедешь. Оставляем «Вятку» на доброго дядю, а сами летим на попутке в Казань, километров за тридцать. Накупив запчастей, возвращаемся к вечеру довольные. Сутки уходят на ремонт. Меня распирает от гордости — тест на механика я сдал!

«Колхида» по щучьему веленью

Едем! Тянет, как новый! Здорово!

И тут, откуда ни возьмись, налетел холодный дождь. Пока соображали, где бы укрыться, вымокли до нитки. В попутной деревушке какая-то бабка без лишних слов пустила к себе на печку обогреться. Чуть прояснило, благодарим старушку за приют и, не успев как следует обсохнуть, снова на колёса… С пригорка открывается вид на пристань с белым паромом у деревянного причала. Матросы сматывали канат, готовясь к отплытию. Торопимся успеть. Жму на ручку газа. Увы, паром уходит из-под самого носа! Вернётся только через два часа. Стоим, ждём. А ветер с Волги пронизывает насквозь. Друг другу, прижавшись, дрожь отдаём. С тоской замечаю, что у времени вдруг обнаруживается изнурительно замедленный ход.

Но вот, словно по щучьему велению, появляется рефрижератор «Колхида». Из кабины улыбчивый водитель высовывается: «Почему такие грустные?.. На паром опоздали?.. А откуда и куда?.. Ого! Ладно, залезайте, ребята, в кузов. Доброшу вместе с вашей тарантайкой до Горького». Посмотрел я на Нину — как бы не заболела… И поддался искушению, успокаивая — дороги на нас ещё хватит. Загрузились, поехали. Для Нины за нашими спинами спальное место в кабине нашлось. Она прилегла. Минули Зеленодольск. Под Цивильском ночь застала. Тут подле дороги и заночевали. Мы с водителем как сидели, так и продремали до утра. Чуть забрезжило, я его растолкал: «Поехали». В Горький въехали в самый разгар дня. Отблагодарив шофёра, покружили на «Вятке» по городу. На мосту через Волгу сфотографировались. И — даёшь Москву! Она открылась после Владимира и Ногинска на десятые сутки.

…А по виду — настоящий громила

Я всё удивлялся: моя неспортивная Нина переносила все тяготы пути, как стойкий оловянный солдатик. Ни разу не пискнула. А дорога нас постоянно испытывала. Порой, даже страхом, как это случилось на трассе Ижевск — Мамадыш. Помню, пробиваемся к реке через завесу пыли. Видимость почти нулевая. Машины идут и идут. Дышать нечем. На переправе смотрим друг на друга и смеёмся: одни белки, как у шахтёров после смены. Отряхнулись, умылись. А дальше — новая полоса препятствий: колдобины, щербатый булыжник. Ухаб на ухабе. Ехать невозможно. Стали. Видим, катит большой трёхостный грузовик. Голосую. Машина останавливается, а в ней трое мужиков: двое в кабине, один в кузове. Соглашаются «подбросить» без упрашиваний, и тут же быстро ставят «Вятку» в кузов. Меня это несколько настораживает. А ещё — физиономия водителя: взгляд хмурый, недобрый… Да и по виду — настоящий громила. Наверное, из бывших зеков… Другие — не краше. Но отступать поздно. Едем. Я в кузове — один на один с чужаком, Нина с теми двумя. Что у них на уме?.. Жена потом призналась, что ехала ни жива, ни мертва — за меня боялась. А я больше всего за неё. Когда начало смеркаться, я не выдержал. Стучу в кабину: «Хозяин, выпускай! Дальше двинем своим ходом». Наш «громила» для удобства послушно съезжает с насыпи. Попутчики молча снимают «Вятку», и укатывают восвояси, даже не взяв платы. Такая вот история. Не хватало ещё мне из соображений безопасности напасть первым. Может я хороших людей подозрением обидел? Не знаю. Но почему-то осталось тогда чувство облегчения: «Пронесло!»

А вот ещё дорожный тест, на этот раз на брезгливость, когда решили палатку не ставить, а ночевать в попутных стогах сена. Делали там нору — и до утра. Нина в спальном мешке, я под палаточной тканью. Хорошо, душисто. Однажды просыпаюсь среди ночи. Под шеей что-то тёплое. Я туда руку — мышь! Мягкий такой, тёпленький, вроде беззащитный комочек, а будоражит. Забралась за шиворот и притихла. Бр-р! Я её зашвырнул подальше. Утром рассказал Нине, как сработал мышеловкой, а она чисто по-женски заобмирала, заосматривалась. В Крыму ещё смешнее. Просыпаюсь от кошмара, лоб укрыт и придавлен чем-то мягким, но тяжёлым. Головой двинул, а оно как стартанёт, как наддаст лапами! Даже голова мотнулась. Так и не понял, кто прилёг на меня: хомяк или суслик. А может гигантская крыса? Но Нину пугать не стал.

Ночь в арбузном раю

Южная ночь, как занавес падает. Солнце за гору и сразу, обвалом, темно. Помню, за Мелитополем очередной стог, выбранный для ночлега в сгущающейся тьме, оказался заброшенным шалашом с провалившейся крышей. Разбирая поклажу, вдруг замечаем: тут арбуз, там — арбуз. Целое поле арбузов. Да это же бахча! На бахчу заехали. И сторож вдали подле другого шалаша. С собакой! Мы как будто не видим. Тихо устраиваемся. Спим. Утром на арбузы даже не глядим, а страсть как хочется отведать. Подходит тот самый с собакой, коим оказался крепкий мужчина средних лет в толстовке и фуражке. Тесаком по ноге постукивает, но вид совсем не грозный. Интересуется, как ночевали, да почему не подъехали к нему? Места бы, мол, всем хватило в его шалаше, чайку бы попили.

 — Арбузы-то ешьте, — разрешает.

 — Так ведь воровство?

 — Какое воровство, — удивляется. — Вот когда грузовик подгонят да полный кузов набросают — чистое воровство будет. От него и берегу.

И тут сторож подходит к ближнему огромному арбузу, раскраивает ему черепушку тесаком и начинает руки мыть. Прямо в арбузе! Смех! «Я, — говорит, — ребята, ещё не умывался. А вы не стесняйтесь, ешьте. Да берите с собой, сколь надо».

Ну, мы и приободрились. Одним позавтракали, не жадничая, два выбрали на дорожку, и распечатали уже у самого синего моря…

Вообще, особых проблем с общением в пути не возникало. Люди встречались доброжелательные. Та же старушка. Шофёр с «Колхиды»… В деревнях любой механизатор вступит в разговор, удивится, посмеётся, да ещё бензина нальёт под завязку бесплатно. Тогда он был копеечный. Гаишники тоже попусту не придирались. Один, правда, под Москвой пожурил за то, что я, при знаке, запрещающем обгон, объехал вереницу тихоходных машин. Но отпустил с миром. Другой, уже в самой столице, остановил нас из чистого любопытства. Узнав откуда мы и куда — расхохотался, показывая жезлом на «Вятку»: «На этой жужелице?!" Отсмеявшись, напутствовал ехать осторожно, чтоб ненароком не стоптали.

С непогодой наперегонки

Но один случай саднил долго, как от занозы. Постоянный ветродуй работал в режиме холодильника, занижая температуру воздуха на несколько градусов. За Москвой стали мёрзнуть. Терпели до свёртка на Симферопольское шоссе. Проехали мимо кемпинга. Чувствую: всё! Выдувает последнее тепло. Коченею. Пальцы плохо слушаются. Надо обогреться, зря не остановились у кемпинга. Вскоре подруливаем к крылечку под вывеской. Ага, магазин. За ним какой-то посёлок. Слезаю, а ноги подгибаются, чуть не свалился. Нина, не устояв, падает. Кидаюсь на помощь. Ковыляем на затёкших ногах к магазину. Там оставляю жену, сам топаю в посёлок искать бабкину тёплую печь.

Как раз невдалеке возле палисадника стоят две женщины и беседуют между собой. Подхожу. Обеим лет за сорок, по виду интеллигентные. Хорошо цветисто одетые. Заняты собой. Как бы не замечают. Стою. Пережидаю. Ноль внимания. Чувствую неспроста. «Извините, — говорю, — за беспокойство. Мы с женой путешествуем, замёрзли в пути. Нельзя ли где-нибудь у вас обогреться?» Не внемлют. «Ненадолго, — продолжаю, — не за себя прошу — за жену…» Слышат, но демонстративно игнорируют. Вот это, нарочито подчёркнутое невнимание — чего, мол, пристал — было хлеще пощёчины. Умолчание тоже бывает оскорбительным, а хамство — тихим. Ну, отказали бы — не так обидно было бы. А так, ушёл, как оплёванный.

Дальше — комедия, если со стороны смотреть. Нина уже ковыляла понемногу, но её морозило. Решили вернуться к кемпингу. Там сняли домик с комнаткой на две кровати. Дрожь у жены не проходит. Как бы не заболела! Верное средство от простуды и без подсказки ясно какое. Срочно укладываю супругу в постель. Закидываю одеялами. Сверху кладу матрац с другой кровати: лежи, согревайся. А сам лечу за двадцать пять километров в Москву. За спиртным. В кемпинге им не торговали. Возвращаюсь через час с бутылкой «Старки». Приступаю к лечению. Наливаю полную эмалированную кружку, жаль без перца. «Пей сразу!» Раздумывает, медлит. «Ну, сразу! Смелее!». «Не могу». Сгоряча не подумал — доза-то для непьющей убойная. «Пей!» Взяла, но тянула. Не решалась. «От простуды! — нажимаю, чтоб не сорвалось, — Горько! За свадебное! Ну! Если любишь!.."

Вот под таким нажимом выпоил целую кружку. Да на голодный желудок! Нина и занемогла. Упала на кровать, побледнела. Вижу, дурно ей. А в кемпинге этом ни медпункта, ни врача. Накупил горячих сосисок, и начал ими свою ненаглядную кормить — пила же без закуски! Смотрю, вроде, подействовало — лежит, улыбается, глаза вразбежку. У меня отлегло. На радостях тоже полную кружку «Старки» хватил. Доели сосиски, и отключились до утра. Чуть забрезжило, слышу, капель застучала по крыше. Я занавеску приподнял: ветер за окном пыль поднимает, мусор гонит… Гроза надвигается. А там, куда ехать, небо чистое, голубое. «Подъём!» — кричу. Собираемся, как по тревоге. С настроением. И никаких последствий вчерашней передозировки холодом и спиртным — ни простуды, ни похмелья. И, ведь, успели обогнать непогоду — вкатили прямиком в ясное утро. Дождь ещё несколько суток гнался за нами, будто в догонялки играл. Бывало, просыпаешься, а по сену: кап! кап! Снова быстрые сборы и — погнали! Ни разу мокрая ловушка не захлопнулась — всегда успевали выскочить. До того это интересно было, что крепко запомнилось. Наряду с большими городами. Тула, Курск, Белгород… После тринадцатой ночёвки — Харьков, четырнадцатой — Запорожье. Далее Мелитополь, знаменитое озеро Сиваш. И уже рукой подать до Симферополя — каких-то 156 кэмэ.

«Жаль, что вас не было с нами»

Но мы не только отмечались и телеграфировали. Мы старались совместить азарт путешественников-покорителей дорог с любознательностью туристов. В Казани посетили музей В. И. Ленина. В Ясной Поляне, под Тулой, — простенькую могилу Льва Толстого. Так он завещал себя похоронить. Постояли у дуба, где великий писатель принимал ходоков, посидели на его любимой скамейке в парке.

И вот, наконец оно, желанное Чёрное море, ради встречи с которым было преодолено более четырёх тысяч километров! Сидим на берегу, любуемся прибоем в белых завитушках волн. Вкушаем те самые, подаренные нам сахарные арбузы. Торжествуем под крики летающих чаек и шум стихии. Состояние, похожее на лёгкое опьянение, полный кайф, как сейчас говорят. Хочется крикнуть в голубеющий простор: «Мы сделали это, мы смогли!» В общем, здорово! Как говорится в одном из рассказов Василия Аксёнова: «Жаль, что вас не было с нами».

В тот же день в Каче от Юрия принимаем удивлённо-восторженные поздравления с окончанием путешествия. А заодно — с законным браком. Переночевав у него же, бросаем скарб, и едем налегке знакомиться с Крымом. Севастополь; Малахов курган; музей вооружений; памятник адмиралу Корнилову, частично разрушенный в войну; монастырь графа Воронцова; как бы парящее над кручей «Ласточкино гнездо», знакомое по открыткам… Помню, на виду у моря, выключив мотор, долго-долго скатывались к Ялте по серпантину шоссе с горы Ай-Петри. Горизонт снижался вместе с нами. Не это ли доказательство шаровидности земли?

Через несколько дней, в начале сентября, засобирались домой. Поскольку близился конец отпуска, и на обратную дорогу не оставалось времени, «Вятку» пришлось сдать в багаж. Тем более, под занавес нашего путешествия она вдруг закапризничала. Последние двадцать километров (от Качи до Севастополя), мучаясь, добирались полдня. Позже, поддавшись на уговоры, я продал эту нашу семейную реликвию школьному завхозу дяде Мише. Купили более мощный «Турист», потом на «Жигули» разжились…

А «Вятка»… Что ж, подручная была машина, жаль, что выпускать перестали. Оказывается, наша «Вятка» была лишь копией мотороллера «Веспа» (в переводе «Оса»), созданного в послевоенный год итальянским авиаконструктором-инвалидом Коррадино Д"Асканио. На «Веспе» раскатывали такие звёзды кино, как Джина Лолобриджида, Софи Лорен, Жан-Поль Бельмондо… Приятно, что мы с женой отдали должное её копии. А тот бросок к морю через всю страну живёт в нас, как самое яркое и трепетное воспоминание молодости. Поистине, это был свадебный подарок самой судьбы.

PS: На днях смотрю, висит плакат: знаменитый форвард Зинедин Зидан, в прошлом главный забивальщик итальянского «Ювентуса» (это за него при переходе в мадридский «Реал» было уплачено 76 миллионов евро), сидит в вольной позе, рекламируя… нашу «Вятку»?! Да нет же — «Веспу». А ведь, ну точно такая же бегала по нашим дорогам полвека назад. Жива красотка! Остаётся только удивляться таланту итальянского конструктора — настолько удачным оказалось его детище, что и поныне живёт в неизменном виде, перешагнув в XXI век.

Текст: Владимир Хмелёв
Рубрики: Мир приключений