Field 'nick' doesn't have a default value

Тот свой последний бой мой собеседник помнит как «Отче наш…». Их, стоявшую на территории Польши, часть срочно бросили навстречу прорвавшимся сквозь линию фронта фашистам. Задачу поставили предельно чётко: взять ночным штурмом небольшой немецкий городок Байгвиц.

— Для пехоты — дело привычное, продолжил свой рассказ Шаламов, — нашили на спину белые полотенца, чтоб в темноте друг друга не перестрелять, и вышли на исходную позицию. Неожиданно через расположение вперёд двинулся танковый десант. И тут же последовала команда обойти их и первыми вступить в бой. Так, «наперегонки» мы дошли до боевого охранения противника. Немцы мигом убежали. И тут началась артподготовка — мы попали под огонь своих. Возникла паника. Воспользовавшись ситуацией, немцы пошли в контратаку. Завязался ожесточённый бой, в разгаре которого я был тяжело ранен. Очнулся на операционном столе. Вокруг смуглолицые мужики в белых халатах снуют. Неужели, — думаю, — под конец войны в плен угораздило. От этой мысли аж в жар бросило. И тут услышал родную речь — хирурги совещались резать мне ногу или попробовать спасти. Окрылённый такой развязкой я пробормотал: «Не надо резать…».

— Ну что, очнулся, славянин? — услышал в ответ. Оказывается, с поля боя меня вынесли танкисты и доставили в свой медсанбат. А руководство нашей части, не обнаружив меня ни среди живых, ни в пехотном санбате, отправило в Тюмень «похоронку». Она, кстати, пришла день в день с моим письмом из госпиталя. Представляете состояние моей матери? — не знала чему верить. Зато сколько радости было, когда с войны вернулся сперва отец, а через неделю и я.

— Орден Славы III степени, нашедший вас лишь в 2003 году, не за тот ли бой?

— Им я награждён Указом от 4 марта 1945 года, а ночной штурм Байгвица проходил позже недели на две. Видимо, к этому ордену меня представили за участие в операции по захвату немецкого аэродрома. Тогда взлететь успели лишь два самолёта, а к остальным мы фашистов не подпустили до прихода основных наших сил.

Когда речь зашла о его спортивном увлечении, Альбион Яковлевич признался, что до девятого класса шахматы «в глаза не видел». В ходу у тогдашних тюменских пацанов с улицы Кузнечной были другие пристрастия. Летом рубились в придуманную ими же игру «шармазло» (производное от «шар» и «мазила») — загоняли самодельными клюшками в земляную лунку мяч или консервную банку. А ещё — в «беглы» (этакий упрощённый вариант лапты). И, конечно, все поголовно были заядлыми голубятниками.

В армию выпускника пятой средней школы Альбиона Шаламова забрали в 43‑м семнадцатилетним. В тот год он как раз собирался поступать в Уральский политехнический, и даже все необходимые документы туда отправил.

— Военная медкомиссия меня забраковала, и до июля 44‑го я кочевал из гарнизона в гарнизон, — продолжает Альбион Яковлевич, — служил в хозвзводе в Камышлове, Златоусте, Чебаркуле… А потом не выдержал — подошёл к комсоргу части и поплакался: скоро, мол, война закончится, а я всё в тылу кисну. Помог он мне тогда определиться в маршевую роту… В госпитале, где после первого ранения провёл почти полгода, вдоволь наигрался в шахматы. Обыгрывая всех подряд, я скоро возомнил себя шахматным асом (улыбается). Чего я действительно стою, убедился, когда начал учиться в Уральском политехническом институте, куда меня в августе 45‑го приняли без экзаменов. Однажды увидел, как за столиком ребята в блиц играют, а за спиной каждого очередь. Я тоже занял. Подошёл мой черёд — сел, надеясь задержаться подольше. Увы, и глазом моргнуть не успел, как мат получил. Снова встал в очередь -та же участь постигла. Когда вылетел раз, наверное, в десятый, ко мне подошёл один из «обидчиков». Спросил, в какой комнате живу, и протянул мне книгу — «ознакомишься — вернёшь». А книга та называлась «Жизнь и творчество Михаила Чигорина». Я её вернул, когда в институтской библиотеке нашёл точно такую же.

Вспоминая студенческие годы, Альбион Яковлевич заметил, что в ту же пору в их институте учились будущие государственные мужи Борис Ельцин и Николай Рыжков. Признался, что последнего «в студентах» не помнит. Зато Ельцин был на слуху. «В прямом смысле, — улыбается ветеран, — он постоянно зазывал желающих поиграть в волейбол. Азартный был парень».

На «Строймаше», куда был направлен после окончания вуза, Шаламов работал инженером -технологом котельно-кузнечного цеха, и возглавлял цеховую комсомольскую организацию.

— «Строгача» мне тогда влепили за беспринципность, — грустно улыбается Альбион Яковлевич, — как дело было… Одна моя комсомолка, Надей звали, собралась замуж за котельщика Сашу Шультайса. Об этом прознали в горкоме комсомола. Вызвали меня туда и предупредили: не вздумай, мол, допустить этой свадьбы, он ведь немец, враг. Это Саша‑то враг?! Да, его родителей с Поволжья к нам пригнали, когда он ещё подростком был. И вообще, парень был работящий, душевный. Естественно, свадьба состоялась. Ну, а мне строгий выговор объявили с занесением в учётную карточку. А буквально через пару недель снова вызвали в горком комсомола и заявили: «Есть мнение направить вас секретарём комсомола в Нижнетавдинский район». Дипломатично отказался.

В 53‑м по разнарядке обкома партии Шаламов был направлен в Омутинский район. Пять лет там проработал сперва заведующим МТМ, затем главным инженером. И всё это время увлекался шахматами. Тренировал любителей этой игры (на общественных началах, разумеется), выступал в турнирах, был чемпионом района. Ещё более увлёкся любимой игрой, вернувшись в 1958 году в Тюмень. Уйдя на пенсию по инвалидности, организовывал в горсаду квалификационные турниры, собиравшие до ста и более любителей шахмат. Потом добрых пятнадцать лет проработал инструктором областного шахматного клуба, основанного ещё в 1965 году Николаем Ивановичем Вебсом. Избирался членом совета шахматной федерации РСФСР, участвовал в судейских семинарах в Москве и Ленинграде, возглавлял областную коллегию судей.

P. S.

Возвращаясь после встречи с Шаламовым домой, заглянул в мемориальный сквер, что возле ДК «Геолог». На одной из массивных плит очень быстро нашёл высеченную надпись «Рядовой Шаламов А. Я.